Из дневника моего дедушки, участника Великой Отечественной Войны.

Все воспоминания

В нашей палате было очень тихо, разговаривать было некому и не с кем. Как я уже писал, почти все были без сознания. Через стенку мне были хорошо слышны разговоры раненых. Из них я узнал, что лежу в прифронтовом госпитале, и что после операции нужно пролежать 22 дня. Потом, если состояние здоровья будет улучшаться, то отправят в тыловой госпиталь. Но меня насторожило одно обстоятельство. Они говорили, что если после 22 дней не отправят в тыл, то раненый безнадёжный и, скорее всего, умрёт.

Вскоре меня перевели в другую палату. Там было весело, кормили хорошо, даже давали грамм по 50 водки перед обедом. Я спросил у сестры — я уже мог разговаривать — где мои вещи. Она мне отдала красноармейскую книжку и комсомольский билет, а всё остальное, даже фотографии, украли. Пришел срок, и нас стали готовить к отправке. Принесли шинели, шапки, все БУ. И мы стали одеваться, в том числе и я. Значит я не числился в безнадёжных! Значит будем жить! Подогнали открытые машины, мы расселись, и нас повезли по Польше. Прибыли в какой-то город, довольно большой, очень долго возили нас по госпиталям. Наконец, определили в один пересыльный госпиталь. Здесь была баня, в которой я и не помню уже когда мылся в последний раз. Ухаживали за нами молодые полячки, очень душевные и весёлые. Не стеснялись даже мыть раненых, если они этого делать сами не могли.

Меня поместили в палату на четвёртом этаже. Здесь лежали разные раненые, кровати были двухъярусные. Кто ранен в голову, тех устраивали внизу. Здесь я нашёл себе друга. Довольно невзрачный старикашка, который до войны был бухгалтером. Он был ранен в голову, как и я. Рана очень большая, как остался жив? Удивительно! А меня часто беспокоили мысли, буду ли я полноценным человеком или нет? Пока я чувствовал себя не очень хорошо.

Медленно восстанавливалась память, но читать я ещё не мог, буквы стояли вверх ногами. Не мог вспомнить домашнего адреса, так как родители по переселению с Кавказа переехали в Крым. Адрес новый в памяти не сохранился. Но вот, откуда-то, появились карты, и я начал играть со своим другом. К моей радости, я его обыгрывал. Смысл конечно не в выигрыше, а в том, что у меня голова соображала. Это вселило в меня надежду, может я ещё буду нормальным человеком?

В нашей палате лежал молодой парень, у него было ранение в спину. Вот этот был живой труп. У него отнялись руки и ноги, не держалась моча и кал. Как он плакал! Говорил: ”Сделайте укол, чтобы я умер!». Но в нашей стране такого не делали. А вот в Германии солдат с такими ранениями умерщвляли.

Здесь мы прожили около 10 дней. Пошли разговоры, что будут отправлять нас в Россию. Как хотелось на родину! Уже больше года я находился за границей. Слухи вскоре подтвердились, утром в окне мы увидели санитарный пассажирский поезд с крестами – здесь рядом была железнодорожная линия. Стали собираться, но уже знали, что там нас ждут подушки из травы. Мне то ничего, а вот мой старикашка забеспокоился — как он будет лежать на такой подушке? И тут я проявил находчивость. Когда мы уходили, под рубаху я засунул подушку. Когда мы пришли в вагон, я ему вручил её. Его радости не было конца! И так мы заняли пассажирский вагон с лежачими местами. Нас положили внизу, вверх тех кто ранен в челюсть. Им тоже хотелось вниз. Куда нас везут никто не знал, но все надеялись, что на родину.

Дорога проходила хорошо. На станциях встречали военные эшелоны, которые шли на фронт. Солдаты уже знали в какую часть едут, один раз мы встретили и пополнение в наш третий кавалерийский корпус. Были случаи, что раненые с нашего поезда пересаживались в военные и ехали обратно на фронт. Я тоже захорохорился, неплохо было бы к своим ребятам. А то вылечат и отправят в пехоту, чего я страшно не хотел. Но мне растолковали, что с таким ранением могут отпустить домой, чему я не верил.